AdminGWP 
Категория: 
«Живут нe тoлькo eгo стиxи, a всe «eсeнинскoe». … Я oщущaю этo приблизитeльнo тaк. Eсли, нaпримeр, сoxрaнились и висят нa вeшaлкe пaльтo и шляпa Eсeнинa, — висят oни кaк шляпa и пaльтo живoгo чeлoвeкa, кoтoрыe oн тoлькo чтo снял. Oни eщe сoxрaняют eгo тeплo, дышaт eгo сущeствoм. Нeяснo? Нeдoкaзуeмo?… Убeждeн, oднaкo, чтo нe я oдин изо числa тex, кoму дoрoг Eсeнин, oщущaю эту нeдoкaзуeмo-нeoпрoвeржимую жизнeннoсть всeгo «eсeнинскoгo»… вплoть дo eгo стaрoй шляпы», — писaл в вoспoминaнияx «Пeтeрбургскиe зимы» Гeoргий Ивaнoв, сoврeмeнник Eсeнинa и тoжe вeликий расейский пoэт, xoрoшo знaвший eгo в пeтeрбургский пeриoд, тo eсть в тo сaмoe врeмя, кoгдa нaчинaющий пoэт в пeрвый рaз приexaл в стoлицу тoгдaшнeй Рoссийскoй импeрии и тoлькo вxoдил в литeрaтурный (мiр). Oни прeкрaснo пeрeдaют тo чувствo, с кoтoрым рaссмaтривaeшь в витринax экспoзиции мeмoриaльныe вeщи. Пaльтo и шляпa нa вeшaлкe (в, кoнeчнo, нe висят, зaтo eсть стулья, нa кoтoрoм, кaк гoвoрят, вoзмoжнo, сидeл Eсeнин и быстро тoчнo сидeл Мaякoвский. Eсть здeсь дaжe чeмoдaн. Пo виду тoт сaмый, знaмeнитый ствoрчaтый чeмoдaн с пoлoчкaми, с кoтoрым oн прибыл с Aмeрики, чтo oписaн вo мнoгиx вoспoминaнияx сoврeмeнникoв пoэтa. Нaпримeр, у Aнaтoлия Мaриeнгoфa, ближaйшeгo другa Eсeнинa, кoтoрый oписaниeм этoгo чeмoдaнa пoдвoдит итoг eсeнинскoй зaгрaничнoй скaзки.
«…Присeв нa кoртoчки, oтпирaeт слoжныe замки «кофера». «В Америке сии мистеры — хитрые дьяволы! Умные! В Америке, Толя, понимают, по какой причине человек — сие вор!» И поднимает крышку. В громадном чемодане лежат бестолковой толпой — залитые вином шелковые рубашки, перчатки, разорванные за швам, галстуки, носовые платки, шарф и шляпы в бурых пятнах».
— Сие его настоящий бездарь? – спрашиваю я директора музея Есенина Светлану Николаевну Шетракову, которая водит меня до залам музея, рассказывая о замысле экспозиции.
— В этой витрине адски много вещей, которых касались пакши Сергея Александровича и Айседоры Дункан. Гляди впервые демонстрируется её безрассудство. Это даже никак не шаль, а такой накидка.
Действительно, один с легендарных дункановских шарфов-шалей, не принимая во внимание которых она отнюдь не появлялась, кажется, нигде, радостно-бежевый с серебряными нитями, представлен в экспозиции. А около шляпка, перчатки, флаконы духов, афиши концертов Дункан в Москве, рисунки, изображающие танцовщицу. (у)потреблять копия с портрета Бакста, а в свой черед других знаменитых художников, запечатлевших гениальную артистку.
Просто-напросто на выставке представлено вблизи 100 предметов основного фонда музея и огромное состав вспомогательных, типологических, так есть прижизненных, подобно как называется, «с той, есенинской эпохи», предметов: автографы, книги, документы, в том числе и мебель и одежду изо домов, в которых жил и бывал Есенин.
А начинается паноптикум с кино: при входе в площадь экспозиции мелькают редкие штаты — танцы Дункан в Кардинал-Франциско, кинохроника пребывания Есенина и Дункан в Америке. Вона они плывут нате пароходе, вот для улице Нью-Йорка, а округ репортеры, репортеры, репортеры…
В выставке запечатлена все жизнь поэта, начиная с села Константинова. (тутовое фотографии с матерью, толстяк, похвальный лист, исходатайствованный по окончании гимназии. Фотографии, идеже он с сестрами, со своими отцом и дядей. Подчищать фото с матерью вслед за этим самым самоваром — ахти много подлинного… (тутовое же на другом стенде — диссертация крупнейшего британского исследователя его творчества Гордона Маквея для английском языке. Вдобавок стенд, посвященный Родине поэта – Константинову — чудесным образом помещен в пространстве образов Бандероль Шагала, поскольку в этом зале одна паноптикум переходит в другую: и по части территории, и по сути, и называется симпатия «Есенин и Шагал». Воздымающийся голубой цвет, поднебесье, его волшебный Витебск, летающие парочка: густь да цесарочка… И это безлюдный (=малолюдный) случайно.
Марк Шагал и Сергий Есенин были современниками, о дружбе и общении которых остались не долее чем отрывочные сведения. Между тем их созвучие было зафиксировано давно. Об этом в письме Гордону Маквею с 22 мая 1964 годы писал и сам Шагал. Живя ради границей, он делал иллюстрации к книге стихов Есенина с их переводами получи и распишись английский: «Ми кажется, что квинтэссенция нашего искусства была похожа, только тогда мы малоупотребительно это обсуждали. Со временем с целью меня становится тутти более и более следовательно, что из всех русских поэтов спирт мне ближе других…». Приведен получи и распишись одном из стендов и пассаж из воспоминаний Шагала «Моя житьё-бытьё», перекликающихся со стихотворением Есенина «Депеша к матери». Помните: «И воздавать божеские почести не учи меня, приставки не- надо!/ К старому возврата лишше нет,/ ты одна ми помощь и отрада, / твоя милость одна мне не поддающийся описанию свет». А видишь строки Шагал: «Ахти мама! Я разучился просить и все реже и реже плачу Только душа моя помнит о нас с тобой, и грустные думы приходят держи ум. Я не прошу тебя замаливать (грехи) за меня. Твоя милость сама знаешь, сколько стоит горестей мне уготовлено. Скажи мне, мамочка, утешит ли тебя моя страстишка там, где твоя милость сейчас: на томишко свете, в раю, для небесах? Смогу ли дотянуться по тебя словами, усладить тебя их тихой нежностью?..»
В другом зале расположена чемпионат «Конница бурь», тогда же и стенд «Железного Миргорода», отданный поездке Есенина и Дункан в Америку. Названия первой — «Конница бурь» – цитирует заглавие одной из книг, в которой участвовал Есенин. Сие сборник стихов имажинистов. Календарь вышла в 1920 году, и и так (уже) стихов Есенина тама вошли стихи близких друзей поэта – Анатолия Мариенгофа и Алексея Ганина, свидетеля для бракосочетании поэта с его первой официальной женой Зинаидой Райх, которого минуя 5 лет обвинят в создании «Ордена русских фашистов» и расстреляют.
«Конница бурь» — начатие литературной деятельности: поход в Петербург, знакомство с поэтом Николаем Клюевым, ставшим его учителем в поэзии. В витрине — «Радуница»: надписанный застрельщик сборник стихов, некоторый он подарил своему учителю словесности Хитрову.
— Сие типология – объясняет ми директор музея, — руководство находится в Константинове.
Сверху стенде есть и киноафиша вечера «Краса», идеже поэт выступал единодушно с Клюевым и впервые предстал пред публикой «отроком вербным, с голоском слаще девичьих бус», после стихотворному определению его наставника. Тут. Ant. там же эсеровская таблоид «Дело народа», с которой стихокропатель сотрудничал в самый высшая точка революционных событий 1917-18 годов. В ее редакции дьявол-то и познакомился со своей будущей женой Зинаидой Райх, работавшей позднее секретарем-машинисткой. Позитив церкви Кирика и Иулитты в Волгоградском уезде, идеже они венчались. Автографы Райх и Есенина. Воссоздан устроенность, о котором он мечтал и какой-либо сопровождал бы его в дальнейшей жизни: сундучок периода жизни Есенина с Райх, их корреспонденция. Знаменитые его вирши «Письмо к женщине»: «Ваш брат помните, вы однако, конечно, помните…», и рефрен, которая красной строкой проходит сквозь творчество Есенина и выставку, ему посвященную: «С того и мучаюсь, аюшки? не пойму, стократ влечет нас судьбина событий».
В другом стенде эдак называемый «кафейный раунд» русской поэзии. Раз уж на то пошло не хватало бумаги, и поэты читали близкие произведения в кафе. Знаменитое «Денник Пегаса», принадлежавшее имажинистам: «Тверская, 37 в первый день недели вечер лирики имажинизма, 15-второй день недели – Есенин, 16-день: Крученых». Тогда же сборники Есенина-имажиниста: «Таинство хулигана», «Сердце родины кабацкая», «Столовая зорь», изданная в 1920-м, «Восхитительный кипяток», неуказанный цензурой. Фотографии имажинистов: Есенин с Кусиковым, Есенин с Мариенгофом. Незабвенный цилиндр, «подина Пушкина», в котором Есенин разом с Мариенгофом эпатировали добропорядочных московских обывателей, разгуливая в них до улицам города. Подчищать даже стул с кафе «Стойлище Пегаса», получай котором сидел Маяковский. Тутовник же подлинный коммодат от 18 мая 1922 лета, который Есенин подписывает с берлинским издательством З.И. Гржебина. Указивка впервые экспонируется получи и распишись данной выставке.
Следующая передвижка, «Железный Миргород», посвящена Есенину с Дункан, их заграничному путешествию. После этого помимо знаменитого створчатого чемодана представлен (много)значительный документ: выписка отдела записей актов гражданского состояния близ Хомов. Районе города Москвы № 612: «Сообщения о женихе и невесте: Дом – Сергей Есенин, 27 полет, род занятий – писатель, семейное положение: холост, вдов, разведен; в какой-нибудь раз по счету вступает в (узы: в первый (на самом деле кайфовый второй, после развода с Зинаидой Райх. — П.Я.) Айседора Дункан, 37 полет (возраст в паспорте ей помогли сделать ремонт на более молодка. — П.Я.), жанр занятий – концертантка, семейное положение – барышня, вдова, разведена (после Есенина Дункан, заметим, своих браков принципиально невыгодный регистрировала) 2 мая 1922 годы».
Сергей Есенин был первым советским поэтом, посетившим США. Экспедиция оставило огромный результат в его размышлениях о России и загранице. «Фигли сказать мне вы об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? К тому же фокстрота, здесь едва ничего нет, тут. Ant. там жрут и пьют, и снова фокстрот. Человека я в (течение того времени ещё не встречал и невыгодный знаю, где им пахнет. В страшной моде Государь доллар, а на мимика начихать — самое высшее мюзик-зал» (из корреспонденция А.М. Сахарову от 1 июля 1922 лета)..
В экспозиции представлена и записочка заместителю народного комиссара сообразно иностранным делам М.М. Литвинову с 1922 года: «Высокоуважаемый т. Литвинов! Будьте добры, (не то можете, то сделайте неизвестно зачем, чтоб мы выбрались с Германии и попали в Гаагу, обещаю приостанавливать себя корректно и в публичных местах «Гимн» не напевать. Уважающий Вас С. Есенин. Isadora Duncan».
Самое лучшее всех сказал о значении и месте Есенина в русской литературе и у русского читателя Юрий Иванов в том но посвященном Есенину очерке в книге «Петербургские зимы». Они оченно подходят выставкам в «Есенин-центре»: «С могилы Есенин делает ведь, что не посчастливилось <…> никому с живых: объединяет русских людей звуком русской песни, идеже сознание общей вины и общего братства сливаются в общую надежду возьми освобождение. <…> Вслед за Есениным стоят множество таких же в духе он, только безымянных «есениных» — его братья точно по духу, «соучастники-жертвы» революции. Такие но, как он, закруженные не чуять под собой ног её, ослепленные ею, потерявшие мера добра и зла, правды и лжи, вообразившие, что-то летят к звездам, и шлепнувшиеся на лицо в грязь. Променявшие Бога возьми «диамат», Россию в «Интернационал» и, в конце концов, очнувшиеся через угара у разбитого корыта революции. В рассуждении сего-то стихи Есенина и ударяют с подобный «неведомой силком» по русским сердцам, и звание его начинает искриться для России наших дней пушкински-ясно, пушкински-незаменимо»!